ЧАСТЬ 1

ШТРАФНИКИ


“ШТРАФНИК”, Мосфильм, З-е объединение Михаила Ромма. Сценарий Григория Свирского и режиссера Юрия Щукина (Весь текст)

Предисловие автора

Государственная немилость началась с фильма. “Штрафники?!” Министр кинематографии генерал КГБ Романов, как известно, вскричал: - “Штрафников убрать! Штрафников у нас не было.” ...Готовому , полностью отснятому фильму ломали руки и ноги. На “узком” - только для труппы - просмотре уже приговоренной, но еще не убитой ленты (просмотр так и назывался “Последнее прости”) никогда не забыть, как плакали, обняшись, режиссер Юра Щукин и заслуженный артист Михаил Глузский, игравший штрафника Братнова. Юра не стыдился своих слез, Михаил Глузский, кусая губы, говорил мне: “Григорий, я сыграл десятки ролей, но артисту кино, чтобы остаться в его истории, надо сыграть своего Чапаева. Братнов был моим Чапаевым. А его - по нож...” По счастью, сценарий был уже напечатан в журнале “Искусство кино” (N°2 за 1966 г.). Рабочий заголовок фильма, как и его опасный вариант - “Штрафники”, здесь еще ранее заменили названием “ДИКИЕ МЕСТА”. На экранах фильм, естественно, был представлен еще более спокойно: “МЕСТА ТУТ ТИХИЕ”. Тем не менее, режиссер фильма Юрий Щукин, создавший трагическую и, вместе с тем, глубоко поэтическую ленту, был немедленно от работы в кино отстранен. И заплеван угодливой “патриотической” шпаной, всегда клубившейся возле “легких денег”. Не знал еще Юра Щукин мудрости Марины Цветаевой, глубоко запретной в те годы: “Каждый поэт - жид!” Не привык он чувствовать себя нежеланным, отбрасываемым отовсюду “Жидом”. Не приготовлен он был к такой судьбе. И хотя позднее его почти простили, дали чем-то заняться: Юра Щукин был единственным сыном “Ленина” во всех фильмах Михаила Ромма, нельзя же его, в самом деле, росчерком пера - на помойку?! Тем не менее, он, подлинный талант и, как многие таланты, человек уязвимый, глума министерских чиновников-гебистов не вынес и - вскоре умер. Все детали и обстоятельства этого преступления чиновников от “ГБ-“искусства” подробно изложены в моей книге “НА ЛОБНОМ МЕСТЕ. Литература нравственного сопротивления 1946-86 г.г.” Здесь мы остановимся только на самом “факте убийства”, как говорят о подобном милицейские дознаватели. Убили?! За что?

 

Светлой памяти режиссера Юрия Щукина

Григорий СВИРСКИЙ
Юрий ЩУКИН

Флагштурман Александр Ильич, ШТРАФНИК

ЛИТЕРАТУРНЫЙ СЦЕНАРИЙ

Летчикам Заполярья, воевавшим на колесных машинах
над ледяным Баренцовым морем,
которым так и не довелось узнать, что они -
Герои Советского Союза:

СЫРОМЯТНИКОВУ Борису Павловичу,
ЛАПШЕНКОВУ Семену Васильевичу.
СКНАРЕВУ Александру Ильичу флаг-штурману.
И товарищам их, не вернувшимся на землю.


1

     Заполярье.
    Вдоль скалы идет человек. Его внимание не привлекают ни черные воды залива, ни розовые заросли иван-чая в расщелинах скал, ни даже гнездовья полярных птиц, выпархивающих прямо из-под его ног. Казалось, даже это странное ощущение края земли, с его прозрачными и бескрайними далями, ощущение “конца света”, которое охватывает каждого попавшего в эти места, чуждо ему, хотя похоже, приехал он только что: он шел с чемоданчиком, опираясь на палку.
    Вот он остановился, внимательно разглядывая что-то, только ему понятное; и вместе с ним и мы начинаем угадывать в розовых зарослях обомшелое и какое-то скрюченное железо, а затем и очертания разбитого дота...
    Человек пошел дальше. Еще раз остановился на секунду - возле воронки, залитой бурой болотной водой...
    Внезапно далекий гул самолета...
    - “Ту-114”!.. - Это авторитетно, со знанием дела разъяснил приезжему мальчишка, собиравший на сопке грибы. Он глядел на небо: там, высоко над заливом, шел пассажирский самолет... - На Кубу идет!.. Самого Фиделя Кастро привез, теперь обратно...
    - Что?.. - рассеянно спросил приезжий, мельком взглянув вслед самолету. Он свернул за скалу, перебрался через канаву и штабеля железобетонных мачт и наконец оказался на каменистом “пятачке”, у какого-то заборчика... - Наконец. подошел к самодельному памятнику - сколько раскидано таких по России! Деревянный, выкрашенный почему-то синей краской обелиск, хоть и подновляли его, не выстоял перед временем, и ветрами - покоробился, да и буквы поистерлись...
    К ограде памятника, выкрашенной в тот же синий цвет, была кем-то привязана на длинной веревке коза. Она деловито пощипывала мох.
    Приезжий чуть усмехнулся, минуту постоял возле обелиска, затем устало присел на валун, закурил. Задумался...
    Еще видно на экране лицо приезжего, а мы уже как бы вместе с ним слышим дальний звон, точно звон деревенского набата, и... популярный довоенный мотивчик.Его выводит издалека, словно из глубин России, гармоника. Слов мы не слышим. Но многие помнят эти слова: “Если завтра война, если завтра в поход...”
    Бодрится гармоника.
    А на экране - торжествующая немецкая кинохроника.
    Черные кресты на крыльях немецких бомбардировщиков. Командующий германским подводным флотом гросс-адмирал Дениц у карты. Адмиральский карандаш жирно перерубает на карте океанские пути в Мурманск.
    Гитлеровские подводные лодки, одна за другой, выходят в море. Бородатый немец- капитан у перископа подлодки. Следы торпед на воде...
    Английские транспорты раскалываются, горят, погружаются в воду. Тонет английский военно-морской флаг.
    Бьет “Большой Бен”. Звуки его тоже туманны, неторопливы.
    Черчиллю докладывают, видимо, о чем-то чрезвычайном. Черчилль пишет быстро, нервно... Хроника запечатлела и это.
    ...Москва. Главы кремлевских соборов. Их тоже коснулась война. Пятна камуфляжа на стенах, как раны. И опять, словно из глубин России, из глубин истории, доносится все тот же далекий набат. В ворота Кремля въезжает закамуфлированная “эмка”. По коридорам идет адмирал флота Арсений Головко. Вот он в кабинете Верховного Главнокомандующего, стоит навытяжку. К нему обращены негромкие, протяжные слова:
    - ...Задача ясна?... Да, и с Черноморья снимаем ...К вам летит все, что можно... Положение чрезвычайное.
    Огромное, на весь экран, небо. И в глубине его - две маленькие точки. Всего две. Они приближаются. Это самолеты.
    Пошли титры. А под титрами, сквозь облака и дым пожарищ, по-прежнему летят два самолета: над руинами какого-то южного города, над эшелонами с артиллерией, над неубранными хлебами..
    Кончились титры. Самолеты уже над тундрой.

    Круглое самолетное окошко. Он очень молод, этот смотрящий в окошко паренек и натянутой на уши синей пилотке.
    Мы узнаем в нем увиденного только что человека с палочкой, каким он был лет двадцать назад, и слышим его голос:
    - Куда летим? Дикие места... - Он отодвинулся от окна, устроился на своем месте поудобнее. - Куда... - Усмехнулся над собой. - Командир-то, конечно, знает, ну, а мне не доложили, сунули в бомболюк, и лети-помалкивай... Я человек в экипаже самый последний. Моторяга. Наземный персонал. Подай - прими! Потому и место мое самое почетное.

    Тимофей (так зовут парня) сидит в немыслимой позе: боком, ноги чуть ли не выше головы. Уму непостижимо, как его засунули в эту щель между чемоданами, арбузом и железной стремянкой.
    Самолет тряхнуло. Арбуз свалился. Тимофей ударился обо что-то. Голос Тимофея.
    - Вот всегда так... Приложишься ко всем этим чертовым бомбодержателям, а потом майор Кабаров удивляется, почему у меня вся морда в кровоподтеках...
    Снизу, видимо, дуло. Тимофей приподнялся, поеживаясь, и, подложив под себя шинель, бросил сердитый взгляд в окошко. Внизу стало еще суровее - ни деревца. Тимофей поежился:
    - Вот уж точно, широка страна моя родная. Третьи сутки все “Давай--давай! Не задерживайся!” А куда “не задерживайся”?.. Чья-то рука протянула Тимофею шлемофон.
    - Ну, как там? - слышим мы в наушниках голос Кабарова. - Жив?
    - Порядок, товарищ майор, - едва выдавил из себя окоченевший Тимофей.
    - Потерпи, Тимофей. Скоро губа Ваенга. Слышал про такую? Самый северный аэродром, места тут тихие..
    И сразу: вой, грохот, вздыбленная земля... Нет, это не земля. Опадает гигантский столб воды. Тысячи птиц взметнулись к небу. И тут же - длинная океанская волна выносит на отлогий пустынный берег сотни убитых чаек...
    Снова грохот. И снова все взметнулось вверх: столбы воды, трассы пуль, жерла зениток. Летят в воздух обломки валунов, аэродромных построек, куски автомашин. Черный дым застилает аэродром.
    ...Опадающая земля накрыла в щели офицеров.
    Генерал (стряхнув с фуражки землю). - Где группа Кабарова?
    Радист: на подходе! Генерал: - Угораздило их!..
    Снова опадающая земля.
    Радист. - Кабаров просит посадку!
    Генерал: - Что он, с ума сошел?!
    ...Кабина самолета. Лицо Кабарова.
    Кабаров.: - Иду на посадку!.
    ...Самолет с ласточкой на хвосте входит в густой нефтяной дым и, пробивая его толщу, трудно, на ощупь касается земли, и тут же новый взрыв чуть не перевернул его. Идущего следом ведомого тряхнуло, и он круто ушел вверх.
    Генерал (сняв на секунду фуражку). В рубашке родился Кабаров! (Высунулся из щели.) Давайте их сюда!..
    Из самолета с ласточкой выпрыгивают Кабаров, Тимофей и остальные члены экипажа, бегут, пригибаясь, по полю, прыгают в щель. Опадающие комья земли накрывает их, вжавшихся в землю...

    Генерал: - Почему нарушили приказ? Садились под бомбы?
    Кабаров: Кончилось горючее, товарищ генерал!.. Принимайте ведомого.
    Неподалеку от Кабарова лежит полузасыпанный Тимофей.
    Солдат-радист взглянул на плечо Тимофея, покрытое чем-то красным, и встревоженно:
    - Что с тобой, парень? Ранен?
    Тимофей, испуганно хватаясь за плечо: - Фу, черт! Арбуз проклятый!.. С самого Новороссийска берег...
    Снова взрывы. Взлетная полоса. На глазах от нее не остается ничего: бомбы перепахивают поле. Горит полотно посадочного “Т”.
    Генерал. - Эх, угораздило вас... Впрочем, когда вы ни прилети, все одно - под бомбы. Тут у нас этот майн либер августин круглые сутки...
    Генерал (помедлив и не отрывая взгляда от беспомощно кружащегося самолета), пехотному капитану с расстегнутой кобурой). - Капитан! Ничего не поделаешь, давайте ваших! Только быстрей. Успеете до второго налета?
    Капитан пускает ракету и, выскакивая из щели, дает тревожный свисток.
    Тимофей выглянул из щели. И вдруг с изумлением увидел: из дымящейся земли, полузасыпанных на краю аэродрома щелей поднялись люди в измятых пехотных шинелях и обмотках. Пригибаясь, кинулись с лопатами туда, к посадочной полосе. Капитан уже метался около гранитного валуна, размахивая руками и крича что-то. Из-за валуна выползли два трактора с вагонетками, груженными камнями, гравием.
    Тимофей (матросу с радиостанцией). - Что за пехота?
    Тот выглянул из щели, ответил равнодушно: - Штрафники... Грехи замаливают, до первой крови...
    - Как так - до первой крови?
    - Я же сказал: штрафники. Ну, из тюрем которые. Срок отбывают: кто месяц, кто все три. А зацепит осколком - чист, кровью смыл. Тут им что... лафа! Отсрочка вышла.
    С транспорта их сняли... полроты, подсобить, воронки засыпать... А вот через две недели погонят их на Кисловку. Там они нахлебаются, не дай бог...
    Вой пикировщика. Фонтанчики пуль по взлетной полосе. Солдаты бросились прочь. Одного из них как срезало.
    Прямо на Тимофея бежали двое. Пожилой солдат с лопатой упал возле машины груженной мешками с известью. Его накрыло землей. Тимофей рванулся на помощь. Подбежал, пригибаясь, к засыпанному солдату, взвалил на себя, потащил к щели. Солдата приняло сразу несколько рук.
    В щели ему поднесли к губам фляжку, он, отхлебнув, медленно вытер губы. Взглянул на Тимофея, который сидел с закрытыми глазами. Парня отпаивали.
    Нарастающий вой бомбы; щель содрогнуласъ. Стало темно: это опадала земля... Отряхиваясь, люди выглянули из щели. Пожилой солдат увидел: на том месте, где он только что лежал, присыпанный землей, зияла черная воронка, а вокруг белым-бело. Это оседала известь из разметанных мешков...
    Солдат перевел взгляд иа Тимофея, который начал приходить в себя. Печально улыбнувшись, щелкнул парнишку по носу. Послышался рев моторов.
    Голос Кабарова: -Что делаешь, Гонтарь, левее бери! Левее!
    Кабаров выскочил из щели навстречу своему ведомому, стараясь показать:
    - Левее! - хотя тот, скорее всего, ничего этого не видел.- Ну, чуть... Гонтарь, чуть! Так... порядок! Ну, товарищ генерал, - крикнул он, оглядываясь, - теперь, можно считать, прибыли...
    Прозвучал тровожныи свисток. Надев измятую пилотку, пожилой солдат вылез из щели пошел вдоль поля. Неожиданно вслед ему:
    - Братнов?!
    Это спросил Кабаров. Oн смотрел на пожилого солдата с изумлением и растерянностью.
    Солдат оглянулся настороженно:
    - Братнов...
    - Послушайте, как вы здесь?..
    Кабаров шагнул к нему, но подбежал капитан, подтолкнул Братнова в спину: - Давай-давай, родненький, домой-домой. Родненький, домой, все!.. Ушли..
    Кабаров смотрит вслед.
    И вдруг издали:
    - Зацепило! - Молодой солдатик, лицо сияет. Из-под его пилотки кровь. - Зацепило! - солдат словно несет свое окровавленное ухо в руке. Пробежал мимо. Показал ухо. Радостно: - Зацепило! - Исчез.
    Кабаров шагнул следом: - Братнов! Подожди! Стой!..

    ... Дождь. Ветер на стоянке бьет мокрым брезентом по ящикам. Продрогший Тимофей закидывает в люк самолета вещи.
    К самолету подходят двое. Кабаров и его ведомый - Гонтарь, в летном комбинезоне.
    Кабаров: - Игорь, возьми солдата. - Он показал в сторону, там виднелся кто-то. Ну, до завтра!
    Кабаров Тимофею: - Поместитесь вдвоем?
    Тичофей оглянулся на подходившего и узнал в нем штрафника Братнова.
    Кабаров показал жестом: - Быстрее!
    Тимофей и за ним штафник нырнули в бомболюк.
    Самолет Гонтаря уходит в ночь. Скрывется над морем. Грохот волн. Ветер...

    Голос Тимофея. Странная это была тревога, уходил один самолет. A на стоянке полно штабных... И опять на север. Куда же дальше? Ведь губа Ваенга - самый северный аэродром на всем фронте. У черта на куличках...
    Оказывается, последняя точка была здесь...
   
    И сразу - тишина. Утреннее сквозь дымку солнце. Едва слышны шорохи моря.
    Маленькая чайка-“солдатик” проверещала, взлетела с гранитного валуна, села у самой воды. Но вдруг, испугавшись чего-то, метнулась в сторону. По каменистому острову от самолета шла группа летчиков. Впереди Гонтарь с походным чемоданчиком, щурясь на солнце и расстегивая на ходу комбинезон. Еще двое офицеров. Позади Тимофей и Братнов, навьюченные поклажей.
    Гонтарь (оглядываясь): -Ну, пассажиры, как я вас доставил? Островишко-то... куча камней, окруженная неприятностями. А ни одного синяка!.. Учитесь у Гонтаря сажать машину...
    Тимофей. - А интересно, сколько отсюда до материка?
    Гонтарь: Tш! Тут, брат, все военная тайна... Где мы? Зачем мы? И как взлететь отсюда - одному богу известно...
    Он оглянулся А кругом действительно было таинственно и тихо-тихо. Даже шагов не было слышно: они шли по щиколотку во мху. Казалось, здесь нет ничего. Ни войны. Ни людей. Только блеклые цветы, валуны с прилепившимися грибами. И ленивые шорохи моря...
    Издалека к группе бежали вымазанные в масле мотористы.
    Гонтарь: - О! Таитяне! Бегут с дарами!..
    Но мотористы даров не вручили, промчались мимо, к самолету, видно, закатывать его. Летчики продолжали идти. Тимофей (Братнову): - А вы к нам... насовсем?
    Братнов: - Таити... Чайка-то, вон, по песку пошла...
    - Что? - не понял Тимофей.
    Братнов: - Ничего, родное Заполярье...
    Тимофей взглянул на него и замолчал. Теперь они шли молча, утопая во мху и поглядывая на розоватые диковинные заросли иван-чая, на птичьи норы и гнезда. Но вот появилось нечто неожиданное. Бомба. Одна, другая, целый штабель. И вот - по первому плану - маскировочная сеть, а под ней - хвост самолета. Рядом портянки, выстиранные и развешанные на солнышке...
    Гонтарь: Знакомый с детства пейзаж...
    Навстречу им торопился лейтенант с красной повязкой.
    - С прибытием, товарищи! Полковник Фисюк ждет вас.
    Летчики свернули к штабной землянке. Внезапно - звук ударов по релыу. Дежурный остановился встревоженно.
    Гонтарь: - Налет?
    Дежурный: Штормовое предупреждение...
    Гонтарь удивленно посмотрел на небо. Оно по-прежнему было чистым. Только вдали, низко над морем, росла темная полоса...
    Отовсюду из-под земли-из землянок и капониров - выскакивали люди. Они бежали к своим обычным, по штормовому расписанию местам.

    Из штабной землянки выскочил, надевая на бегу кожанку, офицер с седыми бровями, рыхловатый и, несмотря на свою полноту, мчавшийся стремглав, как спортсмен на дистанции. Дежурный шагнул к нему: - Товарищ полковник, вновь прибывшие...
    Фисюк: - Потом! Успеем! (Оглядев бегущих.) Немедленно штопора! Прибывшие машины крепить!.. И он помчал к стоянкам самолетов...
    Хлестнул ветер, и сразу же, как бывает только в Заполярье, налетели не то снег с градом, не то водяная крутоверть. Баренцово море, вздыбясь, ударило по островку. Стало темно.
    - Кре-пи! - донесся сквозь грохот хриплый голос Фисюка.
    Первым нашелся Гонтарь. Он швырнул свой чемодан на землю.
    - Бегом! - И кинулся к самолетной стоянке, куда ветер нес клочья травы. оборванные цветы, землю. Его чуть не сбила прогрохотавшая мимо пустая бензиновая бочка. Гонтарь перепрыгнул через нее, навалился грудью на рычаг, которым механики, остервенело завинчивали в землю огромный металлический штопор. - Гуляй. ребята! - И надавил плечом на рычаг.
    Самолет Гонтаря уже зачалили тросом, потащили к стоянке. Здесь докручивали штопора Братнов с Тимофеем. Ветер хлестал и дико выл. Гонтарь вдруг:
    - А бабы тут есть?
    - Сдуло! -
    - Как сдуло?
    - Была одна. Зенитчица. В море сдуло...
    -Эх, что же вы...
    Сорванные сверху мокрые маскировочные сети облепили их. Люди пытались освободиться. К ним бросились помогать. Один из подбежавших, офицер с татарскими скулами, сорвал сеть с Гонтаря и, оказавшись с ним лицом к лицу:
    - Игорь? Гонтарь!..
    Услышав этот характерный, с акцентом голос, Гонтарь, бросив рычаг, обернулся остолбенело:
    - Степа!.. Хант! Целый?.. Во черт! А мы тебя похоронили... Как ты здесь?
    - Давай! - крикнул механик.
    Гонтарь снова схватился за рычаг, и, навалясь на него: - Откуда ты здесь?
    - Из-под Волхова. А ты?..
    - Целый.. А? Степка, друг...
    Сильнее рев трактора.. И вдруг крик:
    - Стой! Стой мать вашу!
    Канат, которым тянули самолет, оторвался. Люди упали, и самолет, подхваченный ветром, начал медленно катиться под уклон, к морю.
    Тимофей еще издали увидел: какой-то человек вскочил на крыло и забрался в кабину. Это был полковник Фисюк. Подбежав к машине, люди пытались остановить самолет, но хвост его уже навис над обрывом... Летчиков окатило ледяной водой. Раз, другой..

    - Выпрыгивай! - истошно крикнули Фисюку. Но Фисюк и головы не повернул. Все еще пытался завести мотор. Тогда Степан кинулся к хвосту самолета, но, поскользнувшись, покатился вниз, волна обдала его... Кто-то отвернулся: гибель самолета и Фисюка казалась неминуемой.
    Но тут донесся вскрик Фисюка: - От винта!
    Чихнул один мотор, другой, и самолет, взревев и дрожа всем корпусом, выкарабкался. как танк, из укрытия и двинулся навстречу ветру...

    ..Заполярье верно себе. Только что бушевало, и вот уже снова тихо. Солнышко. Из трубы землянки тянется белый дымок. Тимофей растапливает печку, увешанную мокрыми вещами.
    - Не спали мои штаны, - крикнул с соседних нар Степан. Он лежал продрогший, стуча зубами, пытаясь то и дело встать. Верхом на нем сидел Гонтарь и растирал его, сосредоточенно поливая его спину, прямо из бутылки, марочным коньяком.
    - ...А меня рванули из Севастополя... - рассказывал Гонтарь. - Лежи, кому говорят!.. И тоже по тревоге. А зачем?..
    - Да тише ты! - Степан снова попытался встать. - Не щекочи!
    Гонтарь повернул Степана, как куль, сунул бутылку с остатком коньяка себе в куртку. - И чтобы не вставать, пока не вернусь! А то возись с тобой потом... - Он снял с себя куртку, накрыл ею Степана и, забрав с печки его брюки, подался к выходу. - Без штанов не уйдешь!..
    На пороге столкнулся со старшиной Цибулькой. Тот держал в обеих руках по железнoй миске. Из мисок шел вкусный пар.
    Цибулька: Извините, столовую залило. Стихия...
    Гонтарь похлопал старшину по толстому животу:
    - Это хорошо, когда хорошего человека много. - Взял миску. - Верно, дядя Сень?
    - Я, между прочим, дядя Коля. Николай Федорович.
    - Очень приятно. Я так и думал.
    - А по званию старшина...
    - Еще более приятно, дядя Коля - И вышел на солнышко. Работая ложкой, Гонтарь медлеино двинулся вдоль землянки.
    Чуть в стороне сидел Братнов. Рядом с ним какие-то бумажки с цифрами, прижатые камушками. Покорбленная фотография. Пустая миска. Братнов потянулся к фотографии: высохла ли? Поодаль покачивался на ветру мокрый китель. Гонтарь остановился возле него, разглядывая ордена на нем, один из них - здоровенный, монгольский, что ли?
    - Чье хозяйство?
    Огромный, белотелый, в рыжих веснушках парень поднял голову. Лицо у него было по детски округлое, губастое, “ну, просто только от титьки!” - весело подумал Гонтарь.
    - Чье хозяйство, интересуюсь? - повторил Гонтарь.
    - Ну и что?
    - Халхингол? ! Ну и что?
    - Вот заладил! Как тебя зовут?
    - Глебик...
    - Ну и что, ну и что! Лучших морских летчиков собрали. Со всех флотов. А зачем?
    - Построят - скажут. - И тот снова спокойно принялся за еду.
    - Построят, - пробормотал Гонтарь. - Я десять лет летаю. Такого не было, чтоб командиров эскадрилий собрали и - рядовыми! Тут что-то не так... Верно, Санчес? Ты чего не ешь?
    Маленький, чернявый, со шрамом на лице лейтенант сидел, не прикоснувшись к еде и морщась.
    Гонтарь (посерьезнев ): - Опять схватило? Да, язва шутить не любит. У меня, знаешь, бабка отвар делала из брусники. И какую-то травку клала, вот вроде этой... Шагнув в сторону, стал искать на откосе землянки какую-то травку.
    Взгляд его упал на сушившуюся фотографию женщины. Гонтарь бесцеремонно, как свою, взял ее
    - Ого!..
    Гонтарь почувствовал, как кто-то сильно сжал его руку. Вроде бы Братнов, которого привез в бомболюке. Тот резко и вместе с тем осторожно забрал фотографию, и пряча ее: - Тра-авка...- И к Санчесу: - Вам бы, товарищ, хорошо свежего молока.
    Гонтарь: - Правильно, папаша! - И, оглядев всех: - Нашелся наконец умный человек. Тащи свою буренку, папаня!
    Но никто не улыбнулся. А капитан с обожженным лицом, не принимавший доселе участия в разговоре, приподнялся на локте и устало: - Ну, хватит! Балалайка...
    - Правильно, хватит... - тут же согласился Гонтарь, улегся и через минуту уже спал.

    ...Тишина. Усталые люди притихли: кто дремал, кто прибирался. Глебик с Санчесом продолжали вполголоса.
    Санчес: - Понимаете, под Барселоной франкисты загнали нас в горы. Еды не было. Одни апельсины. Целые рощи... Вы не улыбайтесь... Вы ели когда-нибудь дикие апельсины? С тех пор желудок...
    - Все-таки надо бы к врачу.
    - Боюсь, спишут...
    Подошел Братнов, слышавший этот разговор.
    - ...Насчет молока я серьезно. Слышал, в нижней Ваенге у одной старухи есть коза.
    Старуха, правда, не дай бог, и задорого не отдаст. Но если сложиться...
    Снова тихо. Казалось, и солнце задремало. Легло на волны, неслышно набегавшие на скалы.
    ...Людей разбудил странный клёкот: небо было черно от птиц, кружившихся над островом... Птицы метались и шумели, почему-то боясь сесть и, похоже, уже не в силах лететь дальше. Люди по-разному глядели на птиц... А птицы кружили все стремительнее, гомонили тревожней...
    Из землянки показался Степан Овчинников, в кожанке, наброшенной на плечи, в кальсонах, босой.
    Одна из птиц, маленькая, со смешным клювом, спускалась все ниже. Наконец упала, беспомощно разметав крылья. Вокруг нее кричали смятенные птицы.
    Степан медленно, пошатываясь. прошел к птице, поднял ее, ощупал осторожными, опытными руками таежника. Достал из крыла что-то с неровными краями, черное от крови.
    Несколько человек обступили Степана. Он показал им:
    - Осколок... Все живое бежит от них. Что делается?..
    Все замолчали. В этой тишине неожиданно услышали лихой посвист: Гонтарь, забравшись на крышу землянки, размахивал штанами с азартом заправского голубятника...
    Степан побледнел и, качнувшись, крикнул:
    - Ты что! Брось!.. И он пошел к нему, сжав кулаки. - Цирк, представление устроил?.. Все живое от них бежит... А ты? - Он дико закричал что-то на незнакомом языке, размахивая руками.
    Все растерялись. Степан, приблизясь, стянул оторопевшего Гонтаря с крыши землянки и, схватив за грудь, начал трясти с неожиданной силой и яростью. Его остановил властный жесткий голос:
    - Что тут происходит? -Э то был полковник Фисюк. Овчинников покачнулся и вдруг пошел на Фисюка:
    - Что происходит?! Сочи нам тут устроили. Одиннадцатые сутки сидим. Зачем держат?!.. Земля горит-держат!.. Небо горит-держат!.. Все живое от них бежит. Над Ваенгой один дым! Мурманск сожгли, на другой день сто зениток привезли... Зачем так воюем'?! Он угрожающе остановился перед Фисюком.
    К Степану кинулись, оттянули от Фисюка. А он рвался:
    - В норы запрятали! - Он схватил маскировочную сеть, рванул ее. Степана потащили к землянке. Гонтарь глядел ему вслед, машинально ощупывая на кителе оторванный карман.
    Санчес (шепотом): Кто он - Хант? Хант - странное имя.
    - Балда! Это нация такая. Ханты и манси. - Одной рукой он тер расцарапанную щеку, другую с силой выкинул перед собой. - Во парень! - Он показал большой палец. - Злой только...
    Степана уволокли. Все замерли.
    Полковник Фисюк: -Кто привез водку?
    Ни слова в ответ. Кто привез на остров водку?
    Снова молчание. Тогда он быстро, оглядев прибывших: - Ты? - Фисюк глядел на стоявшего в отдалении Братнова, поманил его, и когда тот приблизился: - Ты привез?..
    Солдат поднял на Фисюка глаза. Поначалу в них - боль и привычная горькая настороженность. И вдруг его взгляд становится гневным: - Были б деньги, привез, -спокойно отвечает он.
    Фисюк: Кто такой?
    Солдат молча протянул конверт. Фисюк взглянул на бумагу: - А, это вы... - Оглядел его длинную фигуру, измятую и короткую шинель, обмотки. - Неплохо начинаете...
    Гонтарь отчаянно шагнул вперед: - Товарищ полковник!..
    Фисюк: - Уж вы-то помолчите! - И, повернувшись к остальным: - Вы что себе позволяете?.. Сегодня Овчинников напился, а завтра... Хотите xopoшего летчика потерять? Еще до первого вылета?! - Он отошел, устало присел на тару от бомб. - Как дети малые...
    Летчики виновато примолкли.
    Фисюк (старшине Цибульке): Коменданта кормили?
    - Не ест без вас...
    - Давай его сюда.
    Цибулька бросился в сторону кухни.
    Гонтарь подошел к Братнову, достал из разорванного кармана сигару:
    - Поделимся, отец... Трофейная, последняя. - Попытался разломить. - Ты что. в караульную роту?..
    Братнов вытянул из кармана веревочку, на ней ножичек, ложка, зажигалка “катюша”.
    Разрезал сигару пополам, сказал вместо ответа:
    - Спасибо, - и отошел.
    Внезапно послышалось какое-то вяканье, похожее на щенячье, от кухни через камни бежал неуклюже, вприпрыжку, как собачонка к хозяину, маленький толстый пингвин. Просеменив к Фисюку, он поднял ласт наподобие воинского приветствия и крякнул.
    Летчики захохотали: былую неловкость как рукой сняло. Фисюк взял у старшины рыбу, кинул пингвину и ушел.
    Хозяином положения, конечно, тут же стал Гонтарь. Спустя минуту он был уже пингвину лучшим другом.
    - Тебя как зовут, старик? - спросил он пингвина.
    Старшина: - Смитом его зовут. Подарок Фисюку. От капитана английского... Смита. Мы тогда их выручили. Ну вот и назвали, в честь... Хороший он был мужик. Верно, Смитюха?..
    Смит поглядел на старшину, словно подумал, и, приподняв ласт, деловито крякнул...
    ...Громкий хохот летчиков был слышен и здесь, в штабной землянке, где Фисюк говорил по радиотелефону:
    - Задача не поставлена, товарищ первый. Люди нервничают... Неизвестность, вы знаете, хуже всего... Нет-нет, пока ничего но произошло, товарищ первый, но есть-есть!.. Кабаров еще не прибыл. Ждем в 23.00... Есть!
    ...Сумерки. Туман. Тимофей и два солдата тащат тяжелые ящики. Впереди Кабаров с чемоданчиком и рулоном карт.
    Тимофей увидел, как от штабной землянки им навстречу заспешил Фисюк, как Фисюк и Кабаров обнялись.
    Командиры прошли внутрь землянки. Тимофей с ящиком за ними.
    Фисюк (Кабарову): Все пpивезли? (Тимофею): Заноси вон сюда!
    Тимофей отправился за следующим ящиком, огляделся, солдат уже не было. Только неподалеку курил, сидя па валуне, Братнов.

    - Помоги! - крикнул Тимофей и, пригнувшись, подставил спину. Но Братнов, видно, не расслышал.
    - Ты что, оглох?l
    - Да-да, как-то суетливо заторопился Братнов и помог ему.
    Тимофей втащил ящик. Кабаров ходил у стола, рассказывая:
    - Значит, я туда-сюда: в штаб, к прокурору. Объясняю, он известный человек. Братнов, лучший штурман Тихоокеанского. Полковник. У нас в академии навигацию читал. Дайте его нам...
    Тимофей так и остался стоять, разинув рот.
    ..“Не можем, говорят, не в нашей компетенции.”
    Фисюк слушал, насупясь. Кабаров помолчал, взглянув искоса на Фисюка:
    - Ну, в общем, я его выпросил. На две недели, пока штрафники в Ваенге. А знаешь как? Пошел прямо к их капитану... К этому, “родненькому”. Тот человеком оказался, “Ну что ж... сказал: - Но чтоб через две недели, когда на передовую пойдем, или человек или документик”... Так что вот, Петрович...Какого флаг-штурмана заимели! А ты как... не возражаешь?..
    Фисюк засопел, налил воды: - Я что... Ты командир... Кабаров хитровато посмотрел на Фисюка:
    - Петрович! В штабе знают наш старый уговор: воздух мой, земля твоя... Если что - нам обоим, знаешь как... Кабаров снова взглянул на Фисюка хитровато.
    Фисюк (помедлив): - По правде, одно меня смущает...
    Кабаров (горячо): -Слушай, Петрович! Если во мне что есть... я ему этим обязан... Да он за день сделает больше, чем все наши штурманы за месяц. А за две-то недели! Шутишь.. Проявит себя - снимем судимость, сохраним человека.
    Фисюк взглянул на Кабарова очень серьезно. И не сразу:
    - Значит, в штабе ВВС о нем ни-ни? Ни один человек?..
    Кабаров в ответ утвердительно кивнул.
    Фисюк. - Получается, он у нас вроде как поручик Киже будет: он есть, и его нет? Так... - Фисюк долго молчал, и вдруг глаза его сверкнули озорно.
    - Э, черт! Была не была?
    Кабаров облегченно вздохнул:
    - А я и не сомневался. Петрович. Мы с тобой не первую войну вместе... Об одном только прошу... Человек он по природе своей мягкий. Taк ты... - Но тут взгляд Кабарова упал на Тимофея, который по-прежнему стоял со своим ящиком, пораженный услышанным. Фисюк тоже повернул голову. Нахмурился.
    Кабаров: - Не беспокойся. Петрович... это мой моторист... (И к Тимофею):
    - Вот что, Тимофей... Да положи ты ящик. Ты где устроился?
    -Тут закуток есть, товарищ майор. У летной землянки.
    - Вот и хорошо, что закуток. Поселишь Братнова к себе. Он будет вроде как тебе в помощь. И чтоб ни одна душа... Понял?
    - Понял... - почему-то шёпотом ответил Тимофей.
    - Зови его.
    Тимофей кинулся к двери. Там, за дверью под блеклым светом ночного полярного солнца по-прежнему виднелась одинокая фигура.
    Братнов обернулся. Понял, что пора итти. Медленно двинулся, переставляя ноги в старых кирзовых башмаках. Лицо его было очень бледным и усталым. Вот он уж поравнялся с Тимофеем, и лишь тогда Тимофей сказал тихо:
    - Вас зовут!..
   
    ...Закуток Тимофея. Нары на двоих. Тиски. Инструменты. На перевернутой карте посередине дощатого стола - новый оптический прицел. Братнов разбирает сложнейший прибор, жадно разглядывая каждую деталь. Повернул шкалу. - А это что?
    Тимофей (глядя Братнову в лицо, рассеянно):
    - Шкала высоты...
    - А, вот в чем дело... - Братнов повернул прибор. - Дельно придумано!.. При мне такого не было... А это поправка на ветер?
    Тимофей (осторожно и вместе с тем нетерпеливо). А как же это случилось, Александр Ильич?
    Братнов (с усмешкой). - А вор я. Бандит.
    Тимофей (оторопело). - Вы не шутите, дядя Саша?
    - Все шутим друг с другом... - Братнов принялся за прибор, долго собирал его. И вдруг резко отставил прибор. - Вот у одного такого шутника украл я.. спокойную жизнь. - Неожиданно усмехнулся. Черт меня дернул с детства изобретательством баловаться! Великий, видишь ли, русский левша! Так вот. Пробился к одному шутнику на прием. Со своим изобретением... Ну, слово за слово. Не сдержался, дурак, говорю - саботаж!.. Он за пистолет, а я... в общем, разошлись... во взглядах. Его - в госпиталь. Кулак мой тяжелым оказался. А меня... Да что, собственно, говорить: виноватого кровь вода - приговорили меня к расстрелу... На-ка, подержи... - и он начал отвинчивать верхнюю часть прицела.
    За дверью заскрипели доски. Оба на мгновение замерли. Тимофей. - А потом?..
    - Потом? Потом... собственно, что потом? Посадили в камеру смертников... До Москвы далеко... Пока бумага о помиловании туда-сюда... Ну, в общем, просидел я в этом “потом” 56 суток. А это куда вставлять?..
    Тимофей машинально ткнул пальцем в отверстие на приборе.
    А Братнов продолжал:
    - А потом заменили десяткой. А там... штрафбат...
    Братнов вдруг отвлекся от прибора, и только рука его продолжала механически протирать линзу.
    - Перед отправкой на фронт упросил я “вертухая” дать мне с семьей попрощаться... конвойного то есть... Он человеком оказался... Я домой как на крыльях, остановился перед дверями. Уж не помню, когда их и отворил. А на моей кровати инженер-капитан. Меня-то уж расстреляли!..
    - Ах, мерзавец!
    Братнов замолчал, потом сказал только: - Да что ты, Тима!. Меня-то уж кокнули. Троих моих детей на себя взял - семью расстрелянного... - И не сразу: - Это по нашему-то гуманному времени...
    По скрипучей доске кто-то шел. Прямо к ним. Тимофей быстро закрыл прибор брезентом. Братнов встал к тискам..

    В закуток, пригнувшись, заглянул Кабаров.
    - Ну, вижу, вас водой не разольешь... Так... хорошо... Что ж, давайте, Александр Ильич, разберемся... У меня есть сорок минут... Сбросил со стола брезент. -Ого! Сами разобрали?..
    Братнов усмехнулся: - Вон профессор помог.
    Кабаров (Тимофею, удивленно): - А ты откуда знаешь? - Тимофей стоял притихший, бледный. - Говорю, откуда знаешь прицел?
    - Я, товарищ майор, в стрелки-радисты хочу. Рапорт полковнику подал...
    - Ну а он чего?
    - Он... ничего... смеется... Говорит, лопоухие в воздушные стрелки но годятся... Тормозят в полете...
    - Ну, и правильно... А теперь, Тимофей, погуляй! Нам надо поработать, - И принялся разворачивать карту...

    Море. Пирс. Чайки. Часовой смотрит в бинокль.
    Голос Тимофея. - Ожидался приезд командующего, это я почувствовал сразу...
    Мотористы и стрелки-радисты, среди них и Тимофей, голые по пояс, взмокшие, драют в землянке пол.
    Наконец командующий прибыл.
    Тимофей торопливо заталкивает Смита в его загончик. Издалека: - Здравия жела-а... това-а... адмирал...
    Смит испуганно выглянул из-за своей ограды.
    ...В нашу землянку командующий, конечно, не зашел. Как говорится, зря шею мыли. Собрал всех в штабной землянке. Нас, конечно, тоже пригласили.
    Штабная землянка. Ее “предбанник”. Баня - дальше, за дверью. Там, видно, уже началось. В дверях спины.
    Тимофей и мотористы тащат к дверям табуретки. Оттуда обрывки речи командующего: - ...Не скрою от вас особую трудность и необычность задачи. Но и летчики собраны здесь необычные. Ювелиры...
    Тимофей идет с табуреткой к двери, загляделся на вешалку - на ней адмиральская шинель и фуражка - сплошное золото.
    Чьи-то то руки изнутри забрали табурет. Дверь перед носом Тимофея закрылась.
    Тимофей (меланхолично): - Правильно...
    Дверь приоткрылась: -Кто тут? Морозов? Указку! Быстро!
    Тимофей схватил указку.
    В штабе и впрямь, как в бане. Указка поплыла из рук в руки к адмиралу. И когда офицеры поворачивались за указкой, грудь их на мгновение вспыхивала - никогда еще Тимофей не видел столько орденов сразу...
    Только на адмирале орденов не было. Он сидел, чуть, сгорбившись, в потертой безрукавке поверх кителя, очень молодой и очень усталый, и о чем-то тихо говорил Кабарову. Тимофей попятился к выходу.
    Фисюк (Тимофею): - Стой тут! Может, еще что...
    Адмирал взглянул на карту, но вдруг отложил указку: - Я только что вернулся из Ленинграда. Когда увидишь своими глазами что такое блокада... Там... да вы и сами знаете... Здесь, на севере, не лучше.. Месяц назад немцы прорвались аж вот сюда, - он показал на карту... - Под угрозой блокады промышленность Дальнего Севера. В частности, потоплены оборонные грузы Норильского комбината...... - Он помолчал. - Четвертого июля у Шпицбергена союзный караван “PQ-17” разгромлен. Немцы обнаглели. Их подводные лодки хозяйничают на наших арктических коммуникациях, как у себя дома, Перестали даже погружаться. Расстреливают наши транспорты из орудий...
    Летчики слушают. Некоторые совсем мальчишки. Вроде Глебика. Пухлые губы. Но, кажется, это уже не прежние ребята.
    Узкие острые глаза Степана. Что видит сейчас он? Раскалывающийся в ночи транспорт и обледенелые тела в багровом море? Или свою деревню, баб, запряженных в плуг?
    Что вспоминает Гонтарь, прилетевший из Севастополя?.. Дороги забитые беженцами?..
    ...Подлинные кадры всенародного бедствия проступают на экране - сквозь лица летчиков. Горькая картина 42-го года, когда беда дышала в затылок каждому...
    Голос командующего:
    - Из тридцати пяти транспортов каравана “PQ-17” погибло двадцать шесть. Эфир забит сигналами “SOS”. Немцы наши северные коммуникации перерубили. Англичане грозятся прекратить конвои... Теперь вы понимаете, товарищи, в ваших руках судьба караванов, жизни тысяч, а может быть, миллионов людей... Почему выбран именно этот остров? Аэродромы на материке блокированы. А ваш остров действительно куча камней. Немцам и в голову не может прийти, что здесь авиагарнизон, и что с такого “пятачка” можно взлететь.. Надеюсь, излишне напоминать, что операция совершенно секретна: люди здесь трижды проверенные.
    Фисюк взглянул краем глаза на Кабарова...

    Командующий поднялся:
    - Слушайте боевой приказ..
    Летчики встали.
    ..Те же летчики, но уже в строю, под маскировочной сетью, в комбинезонах.
    Кабаров: - В общем, товарищи, ясно. Ни одна немецкая лодка не должна от нас уйти. Топить, топить, топить!...
    А на экране уж не строй летчиков, а стоянка самолетов, где Тимофей и другие механики быстро снимают с самолетов чехлы. Ставят пулеметы. Готовятся пулеметные ленты. Подвешиваются торпеды.. .
    И сразу рев моторов. Стартовая полоса. Тут все во главе с Фисюком, высокий генерал в морской фуражке, много штабных. Слов не слышно, но видно, что все в возбуждении.
    Степан Овчинников застегивает около своей кабины шлем. Гонтарь что-то втолковывает ему...
    Кабаров нетерпеливо посмотрел в сторону землянок.
    ...В землянке Тимофеи снаряжал Братнова: подогнал последнюю лямку парашюта, сунул ему в карман какой-то сверточек:
    - Пошли!
    Тимофей вышел из землянки первым, оглядевшись, пропустил Братнова, который тут же сел в кабину ждавшего их бензовоза. Тимофей вскочил на подножку, бензовоз помчался на стоянку...
    Голос Тимофея. Я знал, что провожаю Кабарова не в обычную атаку... Я думал, что знаю все, но всего не знал даже адмирал. Только через двадцать лет напечатали документы: Черчилль грозился отменить караваны. Мы и не подозревали, что за каждым нашим шагом следят ставки верховного командования, Москва и Лондон. А позднее - и Берлин...
    ..Бензовоз остановился возле Кабарова. Тимофей подтащил стремянку, но тут его окликнули с соседней машины.
    Братнов поднялся в кабину, и Кабаров захлопнул за ним люк. ...У соседней машины генерал раздраженно выговаривал Фисюку: - На охоту ехать, собак кормить!..
    Фисюк: - Товарищ генерал, задержки не будет, - и нетерпеливо взглянут на кабину летчика. Видимо, там случилась какая-то поломка - у кабины столпились люди. За стеклом взмокшее от напряжения, сосредоточенное лицо Тимофея. Он явно торопится, заменяя какую-то деталь в кабине. Руки его дрожат... Инженер подгоняет Тимофея, показывая на часы.
    Все столплись вокруг механика. Некоторые забрались на крыло.
    Степан Овчинников. - Да не смотрите на его руки!..
    ...Братнов в кабине соседней машины. Снаружи за стеклом - Кабаров. Усталое, в складках, лицо Братнова сейчас казалось намного моложе. То ли оттого, что он был тщательно выбрит и подтянут, то ли волнение придавало его лицу эту строгость и одухотворенность. И в то же время он непрерывно поглядывал вглубь аэродрома, где толпились штабные.
    Вся штабная армада во главе с генералом торопливо идет к их самолету. Один из штабных, выскочивший вперед всех, показал, как почудилось Братнову, прямо на него... Братнов инстинктивно вжался в сиденье. “Ну все!”- читаем мы в его глазах. Кабаров быстро взглянул на Братнова и, спустившись со стремянки, шагнул навстречу генералу. А генерал и не смотрел на Братнова. Он протянул Кабарову руку:
    - Главное, не притащите немца на хвосте. Демаскируете аэродром - каюк.. Ну, желаю... - он отошел и поднял руку: - Пошли!
    Кабаров быстро взобрался на крыло, на ходу подмигнув Братпову. Мол, все в порядке. Пронесло.
    Братнов устало сдвинул на затылок шлем, вытер лоб.
    Взревели моторы, и лишь тогда Братнов надвинул шлем; он не думал больше ни о земле, ни о том, что остается на ней; не видел и Тимофея, который бежал вдоль летной полосы, подняв руку, не то провожая машину, не то загораживаясь от солнца. Самолеты уходят в поздух.
    К Тимофею подошел Гонтарь:
    - Что ж ты, ключ-гайка, молчал, что Братнов-то твой?.. А? От кого скрывал?.. Слушай, а правда, он челюскинцев спасал?
    - Что, мне докладывают?..
    Небо...
    Голос Тимофея. - Они ушли на восемь часов. Мы ждали их уже шесть.
    И тогда Гонтарь сказал: “Пошли соберем грибов. Знаешь, как Степан любит грибы”..
    ...Склон сопки. Поляна недалеко от аэродрома (мы видим аэродром вдали). Гонтарь, Тимофей и еще двое мотористов собирают полярные грибы - ольхоушки. Склон сопки, голубой от ягод. Люди медленно бродят по сопке, собирая грибы и прислушиваясь. По ничего не слышно, кроме шума прибоя и пронзителных вскриков кайры..
    ...Полное ведро грибов. Оно стоит на краю аэродрома. Чуть стемнело. На куче валунов группа лётчиков. Курят. Прислушиваются.
    Гонтарь с Тимофеем перебирают грибы.
    Гонтарь: - А знаешь, как мы с ним сдружились? Я тогда в училище самодеятельностью верховодил: искал, кто что может. Мне говорят, он хант. У него батька - шаман! Я к нему: спляши, говорю, шамана. А он как психанет. Ты думаешь, говорит, шаман - это что? Танец с бубном? Шаман - это привилегиия. Шаман объявляет: это озеро святое, та река святая, и точка. Только шаман ловит здесь рыбу... Вот, что такое, говорит, шаман... Да... Во парень! Злой только! Четырнадцати лет не было, когда от отца ушел. Построил облас... - такую лодку и..
    Мимо с двумя штабными прошел Фисюк. Остановился поодаль. Один из штабных тут же побежал обратно. Гонтарь оставил свои грибы, проводил штабного взглядом, снова посмотрел на часы.
    Глебик переспросил рассеянно: - Так что ты насчет лодки?
    - Какой лодки?..
    Глебик (глядя на часы): -У них кончается горючее... Черт!..
    Гонтарь (встает): - Подожди каркать... Смотря на каком режиме идут...
    Гонтарь с силой швырнул папиросу.
    Фисюк (радисту). Вызвать штаб флота! (Уходит.)
    На камнях у моря стоит Тимофей. Вслушивается. Тишина... Вдруг:
    - Летя-ат!
    Тимофей, спрыгнув с камня, упал, съехал по осыпи, бросился к аэродрому. Навстречу из землянки, из столовой бегут люди. Кто в чем. Фисюк на бегу застегивает китель. Остановился, прислушивается, и вдруг:
    - В укрытие!
    Люди бросились врассыпную под маскировочные сети. Тимофей сходу сворачивает к камням. Падает за валуны.
    Над аэродромом проходит немецкий разведчик. Делает круг. Тимофей вжался в землю. Звук самолета все слабей. Тимофей подымает голову. Тишина... Голубое, казалось, такое дружелюбное небо...
    Голос Тимофея: Но мы все еще не теряли надежды. И действительно, Кабаров вскоре вернулся, но вернулся один. Без ведомого - Степана Овчинникова...
    ...Летное поле. Сильный ветер. От израненного, избитого самолета с белом ласточкой движутся к землянке люди. Кабаров жадно курит, держа папиросу, как “чинарик”. Идет сгорбясь. И вдруг как-то боком падает...
    Тимофей стаскивает с Кабарова парашют, разнесенный осколком в клочья. Рваный шелк полощится на ветру, как белый флаг.
    Оглохший от рева мотора, Братнов почти не слышит потрясенного Гонтаря, который повторяет тихо, почти шепотом:
    - Как же так?.. Где... где вы потеряли Степана?.. Как же это случилось?..
    Кабарова несут на носилках. Его голова и плечо перехвачены бинтами.
    Кабаров (с трудом приподняв голову): - Нет, ты понимаешь... Идем курсом 120... И вдруг “мессера”...
    Фисюк: - Лежи, лежи. Потом...
    Пожалуй, он единственный, кто сохраняет сейчас полнейшее самообладание.
    Кабаров ... Вывалился из облака - нет ведомого. Вызываю -- не отвечает... Ч-черт! Я на разворот...
    Кабаров снова приподнялся, крутанул невидимый штурвал.
    Фисюк: - Иван, я запрещаю тебе говорить!..
    Кабаров словно не слышит этого. Он как-то обмяк: - Ну, на обратном пути наткнулись на эту дуру... Кто мог думать, что она немецкая... Александр Ильич, - Кабаров обернулся: - Как там было? Расскажи!
    Братнов догнал носилки. Вопросителько посмотрел на Фисюка.
    Фисюк: - Как там было?!
    - Понимаете, идет подлодка. Вижу, маленькая. ...Значит, наша, немецкая “малютка” туда не доберется... Далеко... К тому же матросы наверху, руками машут... Тогда и мы подошли, крыльями качнули. А они ка-ак врежут. Обманули нас!..
    Носилки погрузили в машину, Кабаров лежал безучастный ко всему. Врач подошел к Фисюку:
    - Видимо, кость задета. Придется в госпиталь. - И сел в свою машину.
    Фисюк (проводит его машину глазами): - Та-ак!..
    Он потянулся за папиросой и только тут заметил, что держит кусок окровавленной ваты. Оглянулся, куда бы положить вату, и увидел: Братнов как-то судорожно зевнул. У Фисюка дернулось веко:
    - Уважаемый штурман. Экстракласса. Незаменимый... - Он произнес это, растягивая слова. Лошадь от коровы отличить не можете... А теперь, извольте, после первого же вылета командира - в госпиталь... - И вдруг резко, шепотом: - Дырки захотел привезти? Судимость снять?.. Новую получишь!.. За каждую дырку...
   

Конец 1-й части.    Читать 2-ю часть.




Вся книга Григория Свирского ШТРАФНИКИ в отдельном окне

Hosted by uCoz